Едут не день, не два — едут неделю-другую и приехали в Литву храбрую, прямо на двор королевский. Говорит Дунай Добрыне:
— Останься пока, Добрынюшка, около коней во дворе королевском и сам поглядывай на окна палат белокаменных: если что понадобится да позову тебя — поспеши мне на помору.
Расстались богатыри. Идет Дунай во дворец к королю литовскому. Знает добрый молодец обычаи заморские: крестом себя не осеняет, богу не молится — кланяется королю в пояс.
Узнал король Дуная, обрадовался.
— Здравствуй, Дунаюшка, куда путь держишь? Еще послужить мне не хочешь ли? Был ты мне верным слугою: год прожил конюхом, а другой год чашником, а третий стольником; за твои службы усердные посажу я тебя за большой стол на большое место, ешь, пей досыта.
— Батюшка король! — отвечает Дунай. — Приехал я с добрым делом: послал меня ласковый Владимир-князь сватать за него дочь твою, прекрасную Евпраксию-королевичну. Прислал тебе Солнышко на этом и грамоту свою государскую.
Нахмурился король, разгневался:
— Не за свое ты дело взялся, Дунай Иванович. Где же это видано, чтобы младшую дочь раньше старшей присватывать, замуж выдавать!
И позвал король своих татар:
— Возьмите-ка вы Дуная за белые руки да заприте его в погреба глубокие, закройте решетками железными, задвиньте досками дубовыми, сырой землей сверху засыпьте. Пусть погостит у нас в глубоком погребе, на досуге думу раздумает.
Вскочил тут Дунай из-за стола на резвые ноги: как уперся руками в столы белодубовые — все столы закачались, посуда порассыпалась, напитки поразливались, все татары перепугались. Перескочил тут Дунай через золотой стул, схватил татарина за ноги, стал им направо-налево помахивать, других татар побивать. Сам король со страху бегает по палате, шубой от Дуная прикрывается, уговаривает доброго молодца:
— Уймись, свет Дунаюшка, не гневайся, попомни мою прежнюю хлеб-соль королевскую, не губи моего народа, слуг верных. Садись лучше со мной за дубовый стол; отдам за князя Владимира дочь свою Евпраксию; дам в приданое и коней добрых, и казны, сколько надобно.
— Не умел ты меня, добра молодца-свата, честью встретить, так я без тебя управлюсь; сам возьму, что мне понравится!
Пошел Дунаюшка по палатам королевским: в дверь плечом упрется — и ключей не надо: сами двери настежь отворяются; и добрался Дунай до высокого золотого терема, где сидела за тридцатью дверьми, тридцатью замками запертыми, прекрасная королевична Евпраксия.
Спрашивает Дунай Евпраксию:
— Пойдешь ли, красная девица, замуж за нашего князя — Владимира-Солнышка?
Отвечает королевична:
— Три года я о том бога молила, чтобы мне за вашего князя замуж выйти!
Взял тогда Дунай королевичну за белые руки, прихватил с собой и слуг королевских, и золотой казны — выходит на двор палат белокаменных, а на дворе Добрынюшка как услыхал, что обижают Дуная, принялся с татарами расправляться: уложил народу семь тысяч и псов пятьсот штук без малого.
Увидав Дуная с Евпраксией, унялся тут Добрыня, положил гнев на милость. Сели богатыри на коней и выехали в раздолье чистое поле вместе с невестой княжеской.
Говорит по дороге Евпраксия прекрасная:
— Слушай, тихий Дунаюшка Иванович, есть у меня сестрица молодая, Настасья-королевична: ездит она в чистом поле, богатырствует; носит доспехи булатные, стрелы каленые пускает; силушку дал ей бог великую. Смотри не делай ей зла, если с ней в поле встретишься.
Едут богатыри день, другой, застигла их в пути ноченька темная; поставили они палатку белую полотняную, в ногах привязали добрых коней, в головах воткнули острые копья, в правую руку взяли саблю, а в левую кинжал булатный и легли спать. Спят крепко, отдыхают, однако слышат сквозь сон, как какой-то татарин ездит по чистому полю.
Встали раненько утром, росой умылись, богу помолились, в путь пустились; слышат — едет за ними татарин в погоню.
Говорит Дунай Добрынюшке:
— Вези-ка ты, Добрынюшка, Евпраксию-королевичну в Киев к Владимиру с великою почестью, а я хочу с богатырем силой помериться!
Так и сделали.
Повернул Дунаюшка коня за татарином вослед.
Ехал долго ли, коротко ли, догнал татарина; не затеял Дунай сразу битвы, стал с богатырем разговаривать.
— Зарычи-ка ты, татарин, по-звериному, засвисти по-змеиному!
Засвистал, зарычал татарин: в чистом поле камушки рассыпались от его крику молодецкого, травушка полегла, повяла, цветочки с корнями повыдернулись, сам Дунай с коня свалился.
Вскочил Дунай, бросился на татарина; завязалась между ними борьба великая: скоро повалил Дунай татарина на землю, стал Дунай богатыря расспрашивать:
— Скажи, добрый молодец, не утай, как звать тебя по имени, какого ты роду-племени?
Отвечает татарин:
— Если б я тебя с коня сшиб — не стал бы я тебя об имени твоем расспрашивать, а распорол бы булатным кинжалом твою грудь белую.
Уже поднимает Дунай свой кинжал булатный, да вдруг сердце в нем встрепенулось, руки в плечах застоялись, не поднимаются руки на татарина.
Говорит ему татарин:
— Как это не узнал ты меня, тихий Дунаюшка: разве мы прежде по одной дорожке не езживали, за одним столом не сиживали?
Узнал тут Дунай Настасью-королевичну, обрадовался.
— Поедем же со мной, красная девица, в стольный Киев; в церкви божией повенчаемся — будешь мне женою!
Сели они на коней и поехали в Киев: поспели к тому времени, как в соборной церкви венчали прекрасную Евпраксию с князем Владимиром. Тут же повенчали и Настасью-королевичну с Дунаем-богатырем, и затеялся великий пир в палатах великокняжеских.