Жена налила, блин и испекся.
Как погостил старик у зятя да пришел опять домой, кричит старухе:
— Эй, старуха! затевай блины!
— Что ты, с ума, знать, сошел? — говорит жена. — Ночью да печку топить!
— Не надо печки топить. Меси, знай, тесто!
Замесила старуха тесто. Подставил ей старик голову.
— Лей, — говорит, — мне на лысину!
Налила ему старуха, залепила старику и глаза, и уши, и нос, и рот.
Три дня старик в бане отмывался.
Еще неделя прошла, соскучился он по средней дочери.
— Дай, — говорит, — пойду проведаю, как она с мужем живет.
Вышел из дому засветло; а как пришел к зятю, совсем смеркалось: месяц с женой уж спать улеглись на подполоке. Поднялись они отца встретить.
— Ну, жена, — говорит месяц, — надо нам тятеньку угостить. Ступай-ка, принеси медку!
— Что ты? — говорит жена. — Да как я в потемках-то в погреб пойду?
— Ничего, — говорит месяц, — иди, знай! Темно не будет. Пошла она в погреб; а месяц только палец над твориломподержал — все углы осветил.
Как погостил старик у зятя да пришел опять домой, кричит жене:
— Эй, старуха! давай-ка меду!
— Что ты? али рехнулся? — говорит старуха. — Ночью да в погреб лезть!
— Ничего, — говорит старик, — я тебе посвечу.
Полезла старуха в погреб, а он над творилом палец держит.
Слетела впотьмах старуха с лестницы, глаз себе выколола.
Еще неделя прошла, соскучился старик по младшей дочери.
— Дай, — говорит, — пойду проведаю, как она с мужем живет.
К младшей дочери поспел засветло.
Угостила она с мужем отца чем бог послал. Погостил старик, стал прощаться.
Тут и говорит жене ветер:
— Жарко, жена, в избе; пойдем на воду сидеть.
— Что ты? — говорит жена. — Да ведь утонем.
— Не утонем, — говорит ветер, — бери, знай, шубу.
Взяла жена шубу, пришли они к реке, кинул ветер шубу на воду.
— Прыгай! — говорит жене.
Прыгнули они оба разом на шубу, ветер подул, и поплыла с ними шуба, что твоя лодка.
Как пришел старик домой, кричит жене:
— Эй, жена! жарко в избе; пойдем на воду сидеть.
— Что ты? — говорит старуха. — Али из последнего умишка совсем выжил? Утонуть захотел!
— Не бойсь! — говорит старик. — Не утонем. Бери только шубу с собой!
Взяла старуха шубу, пошли они и пришли к реке.
— Кидай, — говорит старик, — шубу на воду!
Кинула старуха.
— Ну, давай теперь мне руку, — говорит старик, — прыгай со мной на шубу. То-то будет сидеть мягко да прохладно.
Прыгнули они оба разом, и пошла с ними шуба ко дну. Только их и видели.
У одного крестьянина был сосед. У этого соседа был богатейший сад — лес лесом, глазом не окинешь; яблонь, груш, слив, вишен — видимо-невидимо; чем дольше растут, тем больше раскидываются, а плодом каждый год так увешаны, что сучья подпирай подпорками, а то, смотри, обломятся.
Завистно это стало крестьянину, и он захотел у себя развести сад богаче соседского. И вот зовет он своих трех сыновей и говорит им:
— Дети мои милые, дети мои любезные, дети мои несмысленные! Захотелось мне насадить сад, да получше, чем у соседа нашего. Ступайте вы куда глаза глядят, в дальние страны заморские, на моря теплые, — там, слышно, все идет не по-нашему и выходит все лучше нашего, что ни посей, что ни посади, все родится сам-сот. Поучитесь вы у заморских людей, ворочайтесь на родную сторону и насадите сад получше, чем у соседа нашего, себе самим на корысть, детушкам своим на радость, а мне на помин души по смерти.
Два брата пошли во страны заморские, на моря теплые. Смотрят они и дивуются: нет нигде ни сосенки, ни елочки, ни березки, ни осиннику, а куда ни глянь — все сады виноградные; а в садах народ кишмя кишит: землю копают, водой поливают, ветки подчищают, кусты к палочкам привязывают.
Подошли к ним братья, низко кланяются и говорят им почтительно, как у русских людей обычай есть:
— Мы — дети у отца несмысленные, пришли поучиться у вас уму-разуму заморскому: покажите нам, как сады садить.
Такая речь заморским людям по сердцу, очень им, значит, полюбилася. Берут они к себе русских братьев в работники, закабаляют их в работу тяжелую, а есть дают все кусочки маленькие, а вместо щей — какие-то корешки вареные. Работают братья с усердием, ко всему присматриваются и научаются сады садить, виноград разводить. За работу дали им заморские люди по виноградному кустику, по две виноградинки да денег по шелегу. И вернулись они домой такие веселые и радостные.
А третий брат никуда не ходил на чужую сторону, а вышел он раным-рано на поле. Господу богу помолился, с красным солнышком поздоровался, припал к сырой земле, поцеловал ее материнскую грудь и, взглянув на небо синее, со слезами сказал душевным голосом:
— Господи, боже мой! открой ты мне разум, научи ты меня, несмысленного, куда мне пойти и поучиться, как сады садить, чтоб родной батюшка не прогневался.
И послышался ему тихий-тихий, такой кроткий, ласковый голос:
— Дитя ты неразумное! Зачем тебе ходить из родной земли? Учись ты здесь у добрых людей уму-разуму, стороне своей пригодному; а советуйся ты с красною зарею утренней, с жарким солнышком полуденным, с ветрами тихими и буйными, с теплыми и холодными ночками, с росами и туманами, а больше всего — со своим рассуждением.