И пошел он к соседу и научился у него свои русские дерева садить, по-своему сады разводить и получил от него в гостинец молодых корней с тысячу.
Посадил первый брат виноградный куст — ничего не выросло.
Посадил второй брат виноградный куст — только сухая тычинка осталася.
Насадил третий брат молодых корней — разросся сад, как божий рай: весной цветами, как снегом, все обсыпано, а осенью яблоками, как золотом и кумачом, обвешано. И сами едят, и на ярмарку возят, и впрок на всякий случай кладут.
Как-то по озеру с удочкой ездил рыбак в перелеске;
Рыба почти не ловилась, и стал он домой собираться.
Вдруг и поймалась одна, да такая красивая рыбка,
Что ни пером описать, ни в словах рассказать не сумеешь.
Чуть он в ведерко успел перебросить вертлявую рыбку,
Тихо пред ним поднялась над пучиною рыбка постарше,
Бледная вся, будто кто испугал ее, вышла наружу
И человеческим голосом вскрикнула так над водою:
— Где ты, дитя мое, где ты, моя неразумная рыбка?
Стадо пора загонять; погляди, закатилося солнце…
Где ты, откликнись, дитя! али хищная цапля речная
В когти из волн подхватила тебя, моя рыбка родная?
Долго сновала по озеру, в страхе и трепете, рыбка,
Долго рыбак, опустивши весло, с челнока дивовался…
Взял напоследок ведро он, привстал и откликнулся рыбке:
— Вот твое дитятко, вот; ты возьми свою дочку, пожалуй,
Но уговор лучше денег: поведай по истинной правде,
Что ты за диво сама и какие края ваши воды?
Быстро плеснувшись в воде и уставя пугливые глазки,
Так начала говорить замирающим голосом рыбка:
— Ох, человек, много лет той поре, как на этой поляне,
Вместо воды, камышей и кустов, красовалась слободка;
В шумной слободке жила на дворе на широком молодка,
Много добра и богатства у ней по амбарам лежало,
Много далеких купцов и мирян к ней во двор заезжало.
Раз, о полудни, она на крыльце на тесовом сидела:
Дочь на руках убаюкав, с крыльца за ворота глядела;
Видит: идет от села человек, утомился бедняга,
Низко поклоны кладет у ворот и у окон слободки:
Просит он ковшик студеной воды у ребят и у старших…
Только не слышат ребята, играют себе по затишьям;
Старшие ж кто на гумне, кто с иглой али с пряжей уселся.
Вот подошел он ко мне, говорит: «Твоя хижина с краю,
Глушь за тобой и поля; я ж от жары изнываю;
Встань, захвати где-нибудь мне хоть каплю водицы студеной!»
Ум ли померк у меня, и теперь разгадать не умею;
Только в ответ старику я промолвила так, усмехаясь:
«Как, старина, разбудить, как покинуть мне малую дочку?
Хочешь напиться, так вон, погляди, и ручей под горою;
Полем успеешь дойти и авось не умрешь на дороге,
Здесь же у нас, в слободе, ты и капли воды не отыщешь!»
Странник поник головой и, как тень, из околицы вышел…
Вдруг, слышу я, в тишине по околице звуки несутся;
Точно посыпался град али где-то западали зерна…
Вижу — и замер мой дух: на столе сам собой, за порогом,
Брызнул кувшин, а за ним у дверей из печурки плеснуло;
Возле из погреба струйка воды, словно дым, поднялася,
Миски, лоханки и ведра всплывают, несутся к воротам,
Им же навстречу, смотрю, выбегают другие потоки!
В ближних дворах та же притча: всплывают шесты и заборы…
И не опомнилась я, как кругом берега поднялися;
Зелено стало в глазах; колыхаясь, осела слободка;
Там же, вверху, как туман, заходили студеные волны…
Ты не дивися, рыбак, если в озеро днем ты посмотришь:
Темные кочки на дне — это хижины нашей слободки;
Мелкие травки — сады, а ложбинки — пруды да колодцы.
Ранней зарею, пока не шелохнулись по лесу листья,
С берега ухо наставь ты к воде, тут сейчас и услышишь —
Как далеко-далеко, под тобой, в потопленной слободке,
Ветер по кровлям шумит, словно плещутся мелкие струйки,
Куры кудахчут, петух на гумне заливается звонко…
И раздаются в воде колокольные тихие звуки,
Будто засохший тростник от дуновения ветра
Тихо звенит над водой, над пустынным прибрежьем качаясь!
Рыбка замолкла, едва отливаясь на зыби стемневшей…
В волны ей бросил рыбак целых суток добычу обратно;
И, привязавши челнок меж осокой, обратно в потемках
Вышел на берег, безлюдный и дикий, с пустыми руками.
Береза росла на небольшой поляне, прямая, стройная, с белым стволом, с пахучими, лаковыми листочками. А кругом ее шумели старые дубы, цвели белым цветом и сладко благоухали раскидистые большие липы, зеленели зелеными иглами яркие, бархатные пихты, круглились иглистыми шапками красные сосны, и постоянно дрожали, как будто от страха, всеми своими серо-зелеными листочками горькие, траурные осины. Одним словом, кругом березы была целая роща, хотя и небольшая, но очень красивая.
Береза росла и помнила, как она росла. Она помнила, как трудно было рыться и отыскивать в земле пищу ее молодым корешкам. То земля была очень рыхла, то слишком жестка, то вдруг камень мешал расти какому-нибудь ее корешку, и тот поневоле должен был отходить в сторону, а другие, упрямые, не хотели отойти и умирали; зато другим от этой смерти было просторнее.
«Почему же, — думала береза, — земля не везде одинакова? То много чересчур в ней пищи, то мало, то совсем нет и зачем эти камни на дороге? Как все это скучно!»