Богатыри и витязи Русской земли. Образцовые сказки - Страница 61

К оглавлению

61

— Придите все ко мне, — говорил он, протягивая широкие объятия, — я стою здесь для вас, и, пока буду жить, вы будете иметь прохладу и тень от моих листьев, сок и мед от моих чашечек. Я напою воздух благоуханием, я дам вам приют в тени листьев моих: я отдаю вам сердце мое и отдам жизнь, если понадобится. О, придите, придите под тень мою!

Все насекомые поклонились ему и приняли ласковое предложение.

Та кочка, говорят, самая счастливая и благословенная кочка в лесу.



Н. Д. Ахшарумов
Маланьины стрелки

I

Был у одной старухи сын по имени Фомка. Фомка был мужичок малорослый, тощий и самый, как говорится, беспрокий. Никакая работа ему не спорилась, потому что он не умел обойтись, как люди обходятся, а все делал по-своему. Одежда у Фомки была оборванная, избенка кривая, крыша дырявая, лошаденка хромая, и жил он один со своею старухою матерью, без жены, потому что во всем околотке не было такой дуры, которая бы согласилась пойти за него.

Вот как-то раз шел Фомка в сумерки между опушкой и полем; а было это около Ильина дня и накануне была большая гроза. Идет он, и все ему слышится: гром не гром, а так, будто где-то недалеко телега по бревнам проехала. И думает он: «Где бы это могло быть? Кругом на пять верст нет ни плотины, ни моста, а гремит где-то недалеко…» Чу! вот опять застучало! И на этот раз так уже близко, что Фомка остановился и начал осматриваться. Глянул в одну сторону — нет никого, глянул в другую — видит: на самом краю опушки кто-то стоит нагнувшись, словно как будто бы ищет грибов. Стал он за ним приглядывать; видит: старик какой-то, седой, без шапки, рост богатырский, плечи широкие, лицо такое хмурое, грозное… стоит, наклонился, клюкой ковыряет что-то во мху; поковырял и, знать, не нашел ничего — пошел дальше; да как только пошел — и застучало опять.

«Хе-хе! — думает себе Фомка. — Вот оно где гремит- то». — И дивно это ему показалось. Подошел ближе:

— Бог помочь, дед.

— Спаси бог.

— Что это ты стучишь?

— Так это я про себя ворчу… — отвернулся и, надо быть, что увидал на полу, — стал опять ковырять клюкой, поковырял, вытащил из земли какую-то стрелку и бросил в мешок.

— Что это ты тут делаешь?

— Так, ничего, — говорит, — свой товар подбираю.

— Какой товар?

— Да вот, дочка моя — Маланья вчера тут в горелки играла, разбегалась, стрелки свои пораскидала. А я не люблю этого баловства. Товар дорогой; почто его тратить даром? Хочешь стрелять, так стреляй толком: выбери место, нацель хорошенько да тогда и пали…

Слушает Фомка, сейчас смекнул, в чем дело, и кто такой этот старик, и о какой Маланье он говорил.

— Слышь ты, — говорит, — тебе одному не справиться с этой работой; всю ночь тут провозишься. А ты выучи-ка меня эти стрелки искать, так я тебе, дедушка, помогу.

Дед согласился; надоело ему ковырять одному; выучил мужика, по каким приметам отыскивать место, куда упала стрела и как ее из земли выкапывать. И вот стали они искать вдвоем; искали, пока совсем не стемнело, и понабрали-таки порядком. Как стало совсем темно, дед взял, покидал свой товар в мешок и мешок завязал.

— Ну, — говорит, — спасибо тебе, любезный; будет с меня и этого. — Загрохотал и ушел восвояси.

А Фомка, как ни был плох, однако на этот раз маху не дал. Не захотел он уйти с пустыми руками и изловчился, тайком от деда засунул себе в сапог с полдюжины… Зачем, он и сам хорошенько не знал, но нрава он был пытливого, и всякое новое дело его занимало. «Дай, — думает, — посмотрю: что это за стрелки такие?» Пришел домой, ни слова не говоря старухе, спрятал свою находку на печь и завалился спать. Утро-де вечера мудренее.

II

На другой день был праздник. Фомка проснулся чуть свет, взял с собою стрелки и ушел в лес. Что он там делал — не знаю; только вернулся домой без одной стрелы да в придачу еще без пальца на левой руке.

— Что с тобой? — спрашивает старуха.

— Так, ничего… топором отхватил.

Несколько дней после этого он сидел смирно, но как только палец зажил, взял остальные стрелки и пошел опять в лес… Вернулся опять без одной да и в придачу еще без глаза.

— Что с тобой? — спрашивает старуха.

— Так, ничего… на сук наткнулся.

После этого он запрятал Маланьины стрелки в клеть и долго до них не дотрагивался; знать, поотбило охоту… Но вот однажды понадобилось ему зачем-то в кузницу; а кузница была в городе. Подходит он к городу поздно вечером, в сумерки, и опять ему чудится гром не гром, а так — что-то стучит… Глядь, впереди, недалеко, бредет тот самый старик, которого он у лесу встретил. Поравнялись они.

— Здравствуй, дед!

Тот смотрит — не узнает.

— А того мужика помнишь, который тебе помогал Маланьины стрелки выкапывать?

— А, это ты? Ну, будь здоров, братец.

— Куда идешь, дедушка?

— В кузницу, братец.

— Пойдем же вместе, и мне туда нужно.

Пришли они в кузницу. Фомка сейчас свое дело справил, присел на завалинке и сидит, дожидается… «Дай, — думает, — погляжу, зачем дед пришел».

А дед кликнул к себе кузнеца и спрашивает:

— Ну что, — говорит, — кузнец, пущалку справил?

— Справил.

— Покажь-ка сюда?

Смотрит Фома: кузнец достал из-под лавки снаряд какой-то диковинный и подает деду. Дед поглядел.

— Хорошо, — говорит.

Сейчас заплатил кузнецу что следует, взял свой снаряд и пошел.

Как только пошел, и Фомка пошел; увязался опять за ним, опять разговор заводит.

61